Что нам мешает понимать своих детей? Усталость от ежедневной рутины, искреннее желание сделать их лучшими, а иногда просто забывчивость…

что мешает понимать детей

Высокая стройная женщина, которая быстро прошла мимо и села на скамейку напротив, тоже выглядела непразднично. Она была хороша собой и смутно кого-то напомнила Тане. Но кого именно, она никак не могла вспомнить, как ни пыталась.

На женщине было старомодное пальто с пышным воротником из чернобурки и высокая норковая шапка, тоже какая-то несовременная. Смотрелась женщина в этом наряде на удивление красиво и гармонично, и Таня даже позавидовала умению так выглядеть в одежде, которая была популярна лет тридцать назад.

– Татьяна! – громко крикнула женщина, и Таня вздрогнула – столько недовольства прозвучало в голосе женщины.

– Подойди ко мне немедленно. Из толпы играющих детей вышла девочка лет десяти, не старше. Она прошла совсем близко от Тани, и та смогла разглядеть ее во всех подробностях – маленький настороженный зверек в смешной вязаной шапке с помпонами и коричневой шубке из цигейки, подпоясанной узким ремешком.

Чем ближе она подходила к женщине, тем медленнее шла, как будто к ногам у нее были привязаны гири. С удивлением Таня отметила, что обута девочка в валенки – самые настоящие, черные, с резиновыми калошками. Таня спросила себя, когда она в последний раз видела валенки на ребенке, и не смогла вспомнить. Кажется, у нее самой в детстве были такие с калошами вишневого цвета. Не самая красивая обувь в мире, но зато очень теплая. Что мешает понимать детей?

– Татьяна, – сурово сказала женщина, когда девочка наконец подошла к ней.

– Мне сегодня на работу звонила твоя учительница. Это правда, что ты разговаривала на математике? Девочка опустила голову.

– Мне было очень стыдно, когда меня пригласили к телефону, – продолжала женщина с неумолимостью робота.

– Теперь все у меня на работе знают, что ты плохая девочка.

– Я не… – прошептала девочка, по-прежнему не поднимая головы. Что она сказала, Таня не расслышала, и мама девочки тоже.

– Татьяна! Сколько раз тебе говорить, отвечай нормально, не мямли.

– Я не плохая, – повторила девочка.

– У Маши Смирновой не было ручки, она попросила у меня, а у меня тоже не было, и я спросила Маринку, а Ирина Витальевна сказала…

– На уроках не разговаривают! – отчеканила женщина.

– Удивительно, почему я должна объяснять тебе такие простые вещи. Я больше не хочу, чтобы мне на работу звонили. Ты меня поняла, Татьяна? Таню пробрал мороз, не имеющий никакого отношения к погоде. Что мешает понимать детей?

«Ты меня поняла, Татьяна?» – этот вопрос сопровождал ее все детство.

«Я хочу, чтобы к моему приходу все было сделано, ты меня поняла?»

«Не приставай ко мне с такими вопросами, ты меня поняла?» «Сколько можно повторять одно и то же, скажи, что ты меня поняла, Татьяна!» У мамы вечно не было на нее времени.

Она была так занята – начальница отдела, с хорошей зарплатой и перспективами. Она выкладывалась по полной в любом деле и от дочери требовала того же.

Четверка была для нее плохой отметкой, пятерка – само собой разумеющейся, за которую и хвалить не стоило. Говорить нужно было громко и четко, ходить с прямой спиной, никогда не врать и как можно больше учиться. Никаких лишних поцелуев, объятий или слов любви – зачем говорить о любви, когда и так ясно, что они любят друг друга?

– Теперь иди играй, – повелительно сказала женщина.
– Только не возись в снегу. Испачкаешься. «Что тут пачкать, – подумала Таня.

– Эту мрачную шубку? Такое никто не надевает на детей. У нее в детстве была точно такая же шубка, но когда это было. Сейчас дети не носят такие шубы. А их матери не носят пальто с чернобуркой…»

Таня в панике привстала. Что случилось? У нее проблемы со зрением или во всем виноват снег? Красно-кирпичная высотка, которую выстроили в прошлом году, почему-то стала выглядеть как панельная девятиэтажка.

А машины? Куда подевались все машины? Когда Таня сюда шла, по тротуару невозможно было пройти из-за припаркованных машин. Сейчас не было ни одной, да и на дороге их было негусто. Таня проводила растерянным взглядом желтую «Волгу» с шашечками. За ней красный «Жигуленок», а за ним – чудо из чудес – подряд три «Запорожца».

Таня плюхнулась обратно на скамейку. Тридцать лет назад. Все именно так, как было тридцать лет назад. А эта женщина в норковой шапке и девочка в валенках… Не может быть…

– Татьяна! Я кому сказала, играй без снега! – прикрикнула женщина, и девочка поспешно швырнула снежок в сторону. Бум. Таня дернулась. – Ой, извините, пожалуйста, – раздался испуганный мальчишеский ломкий голос. Таня потерла голову. Удар, смягченный капюшоном, был совсем не сильным, но снег, запорошивший лицо, привел ее в чувство.

Все краски вернулись на свои места. На тротуаре громоздились авто, над сквером по-прежнему нависала высотка. На скамейке напротив сидела девушка в пуховике и, качая коляску, что-то смотрела в своем телефоне. А к Тане шла десятилетняя девочка в красном комбинезоне.

Хорошенькая, очень похожая на ту, в коричневой шубке и валенках. И шла она точно так же, как будто к ногам у нее были привязаны гири. И смотрела так же настороженно. На глаза Тани навернулись слезы. Она вытерла их, не заботясь о туши. Девочка встала рядом, виновато взглянула Тане в лицо. Она молча ждала.

– Как я по тебе соскучилась, Сашенька, – прошептала Таня, обнимая дочь.
– Я тебя так люблю, родная моя. Люблю.