Обычный день. Лето. Солнце. Парк. Зелень листвы. Скамейки на аллеях. Отдыхающие люди. Мимо проносятся дети на велосипедах и роликах. Выходной.
Она сидела одна на скамье. Пила сок из маленькой бутылочки. Читала книгу. Теперь редко встретишь человека с этим бумажным раритетом в руках.
Это то меня и заинтересовало. Подошел и спросился присесть. Не смотря на то, что свободных скамеек рядом было много, разрешила. Долго не знал с чего начинать разговор, все украдкой следил за ней. Сказать что красива, так нет.
Обычная. Симпатичная. Выразительные, серые, серьезные глаза. Короткая, под мальчика, прическа. Темный, не послушный волос. Удивил небольшой шрамик, между не крупным, прямым носом и красивой, чуть полноватой верхней губой. Крепкая, но не полная. Обычная рубашка, обычные джинсы, обычные серые кроссовки. На вид лет тридцать пять- сорок.Что еще удивило? Руки. Они были обожжены. Шрамы на руках так не шли всему облику незнакомки.
— что Вы так мои руки рассматриваете? Руки как руки.
Блин, заметила. Смутила даже. Но руки, да и сама незнакомка, заинтересовали.
— извините. Просто так, руки обжечь еще постараться надо. Мне приходилось подобные шрамы видеть.
Да, приходилось. И эти воспоминания, не самые лучшие в моей жизни. Подобные травмы бывают у танкистов, успевших покинуть горящий танк. Но не танкистка же, девушка?
Раненые идут потоком. Много, очень много раненых. Хирурги не покидают операционной. Нет времени даже перекурить. Мы, младший медицинский персонал, еле успеваем принимать, размещать раненых, снимать старые и накладывать новые повязки. А еще нужно озаботиться учетом, кормежкой, доставкой медикаментов, уборкой операционной палатки уборкой больших, госпитальных палаток, отправкой раненых дальше, в их не близкий путь к выздоровлению.
Опалённые войной. Кто мы?
Мы всего лишь один из ПМП. Полевой медицинский пункт. Самый первый пункт доставки раненых с поля боя. Нас мало. Мы не рассчитаны на такой поток раненых, но кто же знал, что их столько будет. На носилках молодые ребята, срочники.
Меня не привозили на такие пункты. Привозил я. Тоже молодой. Обычный житель воюющего города. Я привозил всех, кто мне попадался. И солдат, и мирных жителей. Сдавая свой тяжелый груз, я возвращался назад, в пекло стреляющих руин. Возвращался, что бы отыскать и доставить тех, кто был ранен и покалечен. Таких маршрутов, тысячи в этом аду, устроенном людьми. Но как бы то ни было, кем бы ни была моя собеседница, получить такие шрамы, она попросту не могла. Осторожно, стараюсь расспросить ее. Получится ли? Не знаю. Люди, данной, святой профессии редко делятся своими историями.
-Я детдомовская. Отца вообще не помню. Мать помню, смутно. Маленькая была, когда в детдом отправили. Жила, училась, дружила, дралась, не без этого. Было тяжело, но может быть это то и помогло мне в выборе профессии. После детского дома, медучилище и общежитие. Знаете, тоже закаляет характер.
Бои не ведется постоянно. Затишье сменяется очередным боем. Бой — затишьем. Люди не железные, без отдыха не могут. Вот и мы, мед работники, как манны небесной, ждем затишья. Что бы успеть вывезти транспортабельных раненых, получить материал и медикаменты, отдраить от крови, палатки, кровати, просто поесть и поспать, хоть чуть-чуть. А главное, побыть в тишине. Без стонов и криков раненых, без звуков не далекого боя. Нет, в затишье, наша работа не прекращается. Просто она становиться не много проще. Есть время, не много и на себя. Очень не много.
— знаете что самое страшное на таких маленьких медицинских пунктах?
— думаю наплыв раненых? Или когда заканчивается наркоз.
— вовсе нет. Самое страшное, это сортировка раненых. Они лежат навалом, а ты ходишь между ними и выбираешь, кого отправить в операционную, кого просто перевязать и отправить дальше в тыл, а кого уже поздно, куда-либо отравлять, да и операцию делать, поздно.
Не выживет. А он смотрит на тебя, своими понимающими глазами и ждет от тебя, надеется на чудо. А чуда не происходит. И ты ходишь и…. страшно это.
Я спокойно отношусь к запахам больницы. Обычные люди морщатся, плохо пахнет. Я – нет. Я, курящий человек, с не раз сломанным носом, ненавижу запах полевых госпиталей. Запах человеческой крови, пота, не мытого тела, экскрементов, гниения и боли. Если мне, здоровому мужчине с не самым лучшим обонянием, тяжело находиться рядом с госпиталем, как же тяжко им, солдатам медицинского фронта? Молодым ребятам и девчонкам. Волей судьбы, или по зову сердца, оказавшихся там в самом средоточии боли и страдания.
— Вы работаете и сейчас?
Вопрос не маловажный. Даже сейчас, в мирное время, госпитали продолжают свою, такую нужную, работу. Ведь пока есть армия, есть и госпитали. Опять же, военные ветераны.
— нет. Уже нет. Теперь только обычная больница. Старшая медицинская сестра.
— из-за рук?
Вопрос вырвался сам по себе. Сказал, а потом пожалел о сказанном, но слово не воробей.
— да нет. Руки только снаружи обожжены, так-то они работают, а вот сердце.
Понятно, сердце наверное, не выдержало. Такое часто бывает у врачей, особенно, у полевых. Уже встречался с подобным.
Она как будто прочитала мою догадку. Улыбнулась и отрицательно покачала головой.
— нет. Сердце у меня не больное. Просто в последней командировке попала под минометный обстрел. Осколок грудь пробил, да в ней и остался. Не операбельна говорят. Теперь сердце беречь нужно, что бы осколок зарос, не сдвинулся. Еще один, в лицо попал. Хорошо, минометы не заводские, самодельные. Осколки от мин мелкие.
Пальцы легко коснулись шрама над верхней губой.
— а руки тоже там же?
Я не договорил. Язык не повернулся произнести слово «покалечило» смутился сильно своему косноязычию. Опустил глаза.
— да дались Вам мои руки?
Женщина опять грустно улыбнулась.
— это еще в детском доме. Как то в гостях у одноклассницы была. А через дом от нее, семья жила. Мать на работе, а дети сами в доме. Дом деревянный, рубленный. А печи дровяные. Не знаю, что там произошло, до только дом загорелся. Мы, девчонки, дым заметили одни из первых. День то рабочий. Старшие все на работе. Выскочили, в чем были, не смотря на зиму, даже одеться не успели. Я подружку отправила на помощь звать, а сама полезла двери ломать. Уж очень дети плакали. Помню, как я, четырнадцатилетняя школьница ту дверь сломала. Осилила. В комнату влетела, а там уже и стены полыхали. Я же младшую схватила и во двор вынесла. Успела значит. А как за вторым ребенком сунулась, так горящие доски с потолка на меня и упали. Я лицо то и прикрыла. Не добралась я до второй, еле сама выбралась. Дерево то сухое. Выдержанное. Как люди прибежали, как дом тушили, я уже не помнила. Меня саму с ожогами в больницу увезли. Так, месяца три с руками и пролежала в больнице. Теперь то что? Не болят. Так только, ноют на холод. Да на сырость суставы крутит.
Судя по примерному возрасту собеседницы, первую войну она застала молодой, лет двадцати, девушкой. Та война, я хорошо помню, началась зимой. ПМП, на сколько я знаю, просто палаточный городок. Холод, слякоть, сырость. Холодная вода в флягах и ведрах. В рукавицах то, не особенно поработаешь. А у нее у самой руки от мороза и сырости сводит, и болят они чертовски сильно. Она этими руками раненых носила, перевязывала их, кормила, переодевала, мыла полы и стирала в стылой воде. Во истину, сильная женщина сидела возле меня. Уж на что нам, мужчинам тяжело на войне, а женщинам во сто крат тяжелее. Да и не женское это дело, война.
Видимо, в задумчивости, я последние слова вслух произнес.
— да уж, не женское дело. Тут Вы правильно сказали. Только Вы, мужчины, без нас, женщин, что в мирное время, что в военное, пропадете. Да и какая женщина оставит раненого мужчину без помощи? Мы же, хоть и один раз вас рожаем, но потом, сколько раз вас возрождать то приходится?
Простые, правдивые слова. Сказанные простой женщиной, не простой профессии.
Солнце садилось за крыши домов. Жара спала. Город рассыпался огнями домов, улиц, площадей. Я сидел один. Моя собеседница ушла. Так хотелось просто поцеловать ее руки, но я сдержался. Лишь поклонился, словно благодарил ее за труд. Много дум бродило в моей голове. Дум о мире, войне, людях, что меня окружают. Людях простых и не простых. Со своей, такой удивительной и такой уникальной судьбой. О мужчинах, что трудятся в мирное время и воюют в военное. О женщинах, в муках дарящих нам жизнь постоянно. О том, что мне, подраненному войной, так нравится мир, что если надо будет его отстаивать, то пойду не задумываясь.
Она ушла. Я ее не задерживал. Такие встречи не требуют продолжений. Открыться на столько сильно, можно лишь чужому человеку. И лишь раз. Видимо накипело в душе. Так накипело, что сама не заметила, как первому встречному всю свою жизнь и выложила. Завтра будет рабочий день и она, скорее всего, пойдет на свою тяжелую, но такую нужную работу.
Я встал. Закурил. Направился было домой, но тут взгляд упал на забытую ею, книгу. Взяв ее в руки пригляделся и в наступивших сумерках прочел : « Военно-полевая хирургия. Гуманенко.Е.К.».
Нет, это судьба. Завтра найду ее и обязательно верну пропажу. Такими книгами, как библией, не раскидываются. Верну и постараюсь продолжить знакомство. Все же у нас, опаленных войной, есть много общих тем и всегда есть о чем вспомнить.
